Авторы: Нина Волкова, студентка образовательной программы «История», НИУ ВШЭ; Михаил Катин-Ярцев, генеалог и научный руководитель «Проекта Жизнь»
Генеалогия на данный момент существует как вспомогательная историческая дисциплина наряду с геральдикой, нумизматикой, исторической географией и другими не менее важными областями знаний. А что было до этого? Первые попытки составления древ, роль Екатерины II в формировании генеалогии и сожжение родословных книг -- давайте разбираться, как генеалогия прошла путь от нечто аморфного до формирования собственной научной школы.
Что такое генеалогия?
Само слово происходит от древнегреческого понятия «genealogia», что в прямом смысле означает «родословная». Сейчас мы знаем генеалогию как вспомогательную историческую дисциплину, которая занимается изучением родственных связей и их систематизации.
Одно из самых ранних определений генеалогии дал русский историк Василий Татищев. Он является важной фигурой в формировании истории как науки, а также одним из основоположником источниковедения — науки, которая изучает методы анализа и использования исторических источников.
В последние годы своей жизни Татищев работал над «Историей Российской». Этому труду суждено было стать одним из первых подробных аналитических трудов по российской истории до времён Смутного времени XVI столетия. Именно из «Истории Российской» мы можем узнать, что такое генеалогия по мнению Татищева:
«Генеалогия слово греческое, славенски родословие, представляет знание о людях, на позорище мира большие действа показавших, по их началу и происхождению».
«Генеалогия или родословие государей нужно знать, кто от кого родился, кого детей имел, с кем браком обязан был, из чего можно уразуметь правильные наследства и домогательства».
Как мы видим из определения, историк тесно связывал генеалогию с изложением хода исторических событий в последовательности княжения и царствования отдельных правителей, что в настоящее время уже менее актуально, чем тогда.
Ещё одно определение можно отыскать в «Энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона», изданном в 1890—1907 годах. Издание должно было стать универсальной энциклопедией буквально по всему, что так или иначе связано с повседневной жизнью, наукой, бытом и другими областями жизни людей второй половины XIX — начала XX века. Генеалогия в «Словаре» определялялась как
«…систематическое собрание сведений о происхождении, преемстве и родстве родов и фамилий».
Также в «Словаре» авторы не поленились привести краткую историческую справку о том, как возникла генеалогия и каким образом проходило её развитие сквозь столетия. Оттуда мы узнаём, что генеалогия принимает «точные формы» лишь с конца Средних веков, а на момент издания энциклопедии генеалогия как наука получила «некоторое развитие». С полным энциклопедическим описанием генеалогии в «Словаре» можно ознакомиться по ссылке.
Местничество и боярские династии
Если углубиться вглубь истории роли и функционирования генеалогии, то мы увидим, что наука о предках в основном была нужна скорее именитым родам. Как же это получилось?
Дело в том, что в России XV — начала XVII века действовала система назначения на государственные посты в зависимости от знатности рода — так называемое местничество. Система была довольно неэффективной, ведь личные качества претендента на должность не играли фактически никакой роли. Это явление имеет довольно богатую историю, но своего апогея оно достигло в период Русского царства: времени Ивана Грозного, его предков и потомков. Именно мотивация остаться на государственных должностях своего отца, дяди, деда, прадеда и так далее и вынуждала их младших родственников скурпулёзно фиксировать свою принадлежность к той или иной семье.
Система местничества делало боярство очень замкнутым, члены семьи боялись впускать кого-либо «не того» в свою семью, так как это могло повлиять в дальнейшем на распределение должностей. В основном это касалось, разумеется, женитьбы представителя рода на девушке из другой семьи.
Помимо знатности лица, учитывалось и его положение среди многочисленных родственников. Например, старшие в роду имели право занимать более высокие должности. Также большое значение имели и заслуги члена семьи — боевые награды и участие в войнах могли стать решающим фактором в борьбе за заманчивую государственную должность. Сын боярина, который прославил свой род в бою, имел больше шансов получить высокий пост, чем какой-либо другой родственник, который вовсе не воевал.
Часто между особами «голубых кровей» возникали так называемые «местнические споры» — кто знатнее, кто из них «больше аристократ», тот и имеет право на государственную должность. Такие конфликты обычно разрешал сам царь вместе с мужами из специального учреждения — Разрядного приказа, в функции которого входило контроль за государственными служащими тех времён.
Эпоха местничества завершилась в 1682 году решением общего собрания Земского собора и царя Фёдора Алексеевича из династии Романовых. Кульминацией отмены местничества стало сожжение на царском дворе разрядных книг, где содержались сведения о знатных боярских родах и традиционно занимаемых ими должностях.
При этом царь обязал знатные роды оставить у себя в домах фамильные родословные книги с целью сохранения памяти об их предках.
Также после отмены местничества при царском дворе была собрана Палата родословных дел, которая существовала в России вплоть до начала XVIII века. Палата занялась разработкой полных сборников книг по генеалогии дворянских и других знатных родов. Изначально планировалось выпустить целых четыре сборника генеалогических книг-справочников по разным сословиям, которые составлялись бы на основе фамильных книг и более раннего документа времён Ивана Грозного — «Государева родословца». Однако, спустя несколько лет функционирования Палаты, работа была завершена несколько в ином виде. Вместо четырёх книг была выпущена всего одна, которая сохранилась до нашего времени — Родословная книга, которая в настоящий момент более известна как Бархатная, поскольку её переплёт был создан из этой благородной ткани.
Судьба Бархатной книги
Работа над Бархатной книгой завершилась в 1687 году. Всего на тот момент издание содержало информацию о 630 родословных росписей — в общем-то, немало для России второй половины XVII века.
В таком виде книга просуществовала вплоть до вступления на престол императрицы Екатерины II. Спустя некоторое время своего правления она озаботилась составлением новой родословной книги взамен уже устаревшей.
Работа над книгой велась в двух направлениях. Одну «ветку» исследования императрица поручила Анисиму Князеву — придворному статскому советнику, геральдисту и генеалогу. В 1776 году Князев составил «Выбор из законов о дворянстве», где содержались тщательно выверенные копии родословных росписей XVII века из Московского разрядного архива.
Аналогичное поручение, что и Князеву, Екатерина II дала историографу Герхарду Миллеру, тому самому разработчику спорной норманнской теории. В то время он был директором архива Министерства иностранных дел. Составленное им собрание можно считать одним из самых существенных генеалогических начинаний того периода. Среди бумаг Миллера находилось несколько сотен копий дворянских родословий, сохранял он и документы из дворянских фамильных архивов, которые посылали ему люди, знавшие об увлечении историка. Собранные Миллером материалы вошли в монографию «Известия о дворянах российских», которая стала первым трудом о русском дворянстве.
В конце концов Бархатная книга была издана русским просветителем Николаем Новиковым только в 1787 году под названием «Родословная книга князей и дворян российских и выезжих». При этом автор сам признавался, что подлинника не видел, а издание воспроизводил по многочисленным спискам, в том числе и по материалам Князева и Миллера.
Публикация Новикова была достаточно хорошо известна, но не находилась в центре всеобщего внимания. Тем не менее, спустя почти сто лет, уже во времена Николая I, проблемой Бархатной книги озаботился один из чиновников московских сенатских архивов. Пётр Иванов просил помочь ему разыскать в Петербурге официальную родословную, составленную после отмены местничества — и в его руках оказалась Бархатная книга, благодаря которой многие известные к тому времени дворянские роды были систематизированы и тематически выверены.
Сейчас книга хранится в сейфе Российского государственного исторического архива Санкт-Петербурга в сейфовом хранении. Историки и генеалоги достаточно редко касаются её руками, поэтому последний раз книгу выносили в 1988 году.
Увлечение родословием
Со второй половины XVIII столетия можно говорить о первых шагах российской научной генеалогии. Русские историки и будущие генеалоги столкнулись с проблемой систематизации большого количества сведений о родственных связях. Именно тогда появляются первые родословные росписи и таблицы, которые были далеки от совершенства.
Сбор материалов по истории собственной семьи или родственного круга всё чаще становился увлечением среди чиновников. Возможность сочетать личное хобби и профессию появлялась у должностных лиц, чьё положение обеспечивало свободный доступ к архивным материалам. Так, например, Михаил Щербатов стал первым составителем родословных таблиц княжеских поколений. Щербатов занимал должность герольдмейстера, чьей основной обязанностью было составление родословных дворянских списков. Однако, списки Щербатова всё же признаны неполными: ему не удалось справиться с запутанными родословными удельных и других, более мелких, князей.
Увлекался генеалогией и зять Щербатова — историк и сенатор Матвей Спиридов. В дальнейшем он будет известен как один из зачинателей русской генеалогии. Спиридов потратил более 30 лет своей жизни на сбор материалов по истории дворянских родов Российской империи. Его инициатива по составлению «Родословного российского словаря» очень высоко оценивалось историками, однако результаты труда не встретили подобного одобрения. Спиридов путал некоторые важные генеалогические понятия и не всегда верно переводил даты со старого летоисчисления на новое.
Огромную источниковедческую ценность представляют «Записки старинным службам русских благородных родов», сохранившееся только в рукописи. В «Записки», помимо основного материала, внесены сведения из документов, которые погибли во время Отечественной войны при московском пожаре 1812 года. Однако, вместе с ними при составлении «Записок» Спиридов пользовался и сведениями из подложных и неверных с исторической точки зрения документов, что никак не гарантировало полную достоверность публикуемого им труда.
Большое количество учёных дополняли свои произведения различными генеалогическими справками. Проблемами родословной был заинтересован и Михаил Ломоносов. В 1760 году издательством Московского университета был выпущен «Краткий российский летописец с родословием». В этой книги-поэме Ломоносов обращался к тогда ещё шестилетнему наследнику престола Павлу I, давая различные наставления с опорой на именитых предков мальчика.
Родословные таблицы приложены и к знаменитому сочинению Николая Карамзина «История государства российского». Небольшие схемы служили скорее визуализацией того, о чём писал автор: это и древо московской княжеской династии Рюриковичей, и предки литовских правящих кругов, а также родословные наследников ярославских, смоленских, стародубских и белоозёрских правителей.
Разработка методологии и создание справочников
Несмотря на большое количество изданных к тому времени монографий, справочников и других произведений научного характера, генеалогия ещё не стала предметом теоретического осмысления историков. Толком не было её определения, отсутствовало единство в формах родословных, не существовало хоть каких-то методических разработок. Без всего этого генеалогия представляла собой только набор тех или иных родословных сведений, у которой не было своей собственной системы.
Впервые вопросы методологического подхода к генеалогии были изложены русским историком и правоведом Петром Хавским в одной из своих работ, посвященных наследственному праву. Он дал определение основным видам родства, унифицировал формы графического изображения родословных. Так появились известные нам сейчас условные обозначения членов семьи женского и мужского пола — через квадрат и круг соответственно.
Генеалогия постепенно складывалась как опора для изысканий ученых-историков. Процесс складывания генеалогии как вспомогательной исторической дисциплины постепенно завершается к 1830-м годам. В это время появились труды одного из преподавателей Московкого университета Михаила Гастева. Автор определил место генеалогии как «вспомогательной науки для истории», сформулировал понятие генеалогии как «ученого изложения начала, распространения и родства фамилий», «краткой истории родственных связей какого-либо лица или дома, как в прямой, так и в боковой линиях».
Право на существование генеалогии как вспомогательной исторической дисциплины воплотилось в ряде генеалогических работ по дворянским родам и княжеским родословиям 1840-х годов. Тогда же началась публикация родословных документов XVI в. в научно-литературных журналов «Москвитянин» и «Временнике Московского общества истории и древностей российских».
После трудов Михаила Гастева генеалогия постепенно начала признаваться научным сообществом того времени. Это выразилось в разработке значительных справочных трудов, к сожалению, всё ещё несовершенных.
В 1854—1857 гг. увидела свет «Российская родословная книга» публициста Петра Долгорукова. Четырёхтомный справочник включал в себя объёмный материал по генеалогии российского дворянства. Некоторые биографические сведения, указанные Долгоруковым, не всегда точны, более того, в справочнике не было указаний источников. Однако, безусловно, это издание дало толчок для дальнейшего развития генеалогических исследований.
Росписи Долгорукова использовал при подготовке «Русской родословной книги» князь Алексей Лобанов-Ростовский. Тогда он не произвел такого впечатления, как долгоруковский. Лобанов-Ростовский заимствовал введенный предшественником способ составления и расположения генеалогического материала, но не внес в генеалогию новых начал.
«В последнее время у нас появилось несколько генеалогических сборников и множество более или менее значительных сочинений по истории родов и генеалогии отдельных фамилий. Несомненно, любовь к прошлому в нашем обществе развивается,»
— замечал Лобанов-Ростовский уже в предисловии ко второму изданию «Русской родословной книги».
Желание осветить роды, пропущенные предшественниками, подвигло русского генеалога Витольда Руммеля на составление нового генеалогического справочника. Изданный им в 1886–1887 годах «Родословный сборник русских дворянских фамилий» методически повторял справочник Долгорукова. В начале второго тома своего сборника авторы разместили «Перечень главнейших источников», куда вошли архивные материалы, документальные публикации и литература, которые использовал автор.
Научная школа генеалогии
Интегрировать генеалогию отдельных дворянских родов в общую историю стремился русский генеалог Пётр Петров. В работе «История родов русского дворянства» он, среди прочего, ставил цель выявить родовые права князей, показать роль представителей некоторых родов в политической жизни Российского государства. Книга Петрова вызвала резкую критику со стороны известного исследователя Александра Барсукова, посвятившего ее разбору отдельную работу. Его «Обзор источников и литературы русского родословия» является первым научным обобщением истории создания и изучения русских генеалогических источников.
На рубеже XIX—XX вв. под влиянием расширения источниковедческой базы существенно изменился характер справочных работ. Разбитые на поколения родословные росписи в справочниках 50−80-х годов XIX в. были несовершенны и были больше похожи на перечисление имён и степени родства. Более того, в работах содержалась достаточно мало ссылок на источники и практически не было женщин. Такие издания уже не удовлетворяли ученых, требующих тщательного и критически проверенного генеалогического материала.
Пожалуй, одни из самых ярких страниц научной генеалогии конца XIX в. связаны с именем русского историка Николая Лихачева. Он разработал научную методику исследования генеалогических источников, обосновал метод сравнительного изучения различных списков родословных книг.
Другой фигурой, стоявшей у истоков российской научной генеалогии был Леонид Савёлов. В научных трудах он стремился определить место генеалогии в русском быте, культуре, духовной жизни общества, вписать родословную в контекст истории. Он единственный исследователь в России, который опубликовал библиографические указатели по генеалогии, и один из немногих, кто в то время прочитал курс лекций по этой дисциплине.
Постепенно генеалогия развивалась вширь, обращалась уже к купеческим, а в отдельных случаях и к крестьянским родам. Семейные связи становились предметом научного исследования, наполнялись историческим содержанием.
Таким образом, начиная с XVIII в., когда изучение родословия было делом преимущественно практическим, русская генеалогия сделала огромный шаг к формированию собственной научной школы. От первых неумелых попыток создания родословных таблиц для дворян архивисты-любители перешли к критическому изучению источников, профессиональной работе историков.
- Аксенов А. И. Очерк истории генеалогии в России/История и генеалогия. Сборник. М., «Наука», 1977.
- Бычкова М. Е. Русская генеалогия. Энциклопедия. М., 1999.
- Бычкова М. Е. «Что значит именно родные» — М., «Богородский печатник», 2000.
- Гастев М. С. О вспомогательных науках для истории. — «Вестник Европы», 1830, № 19–20. Материалы для вспомогательных наук истории, кн. 2. Для генеалогии. М., 1835.
- Кобеко Д.Ф. О разработке генеалогических данных в смысле пособия для русской археологии. СПб., 1887.
- Леонтьева Г. А., Шорин П. А., Кобрин В. Б. Ключи к тайнам Клио: Кн. для учащихся и студентов. — М.: Просвещение, 1994.
- Литвин А. Л. Вспомогательные исторические дисциплины:… Казань, Изд-во Казанск. ун-та, 2008.
- Савелов Л. М. Лекции по русской генеалогии. М., 1994.
- Хавский П. О наследстве завещательном, родственном и выморочном, на основании всех российских законов, существовавших и доселе существующих по сему предмету, кн. 1–5. М., 1817−1820.
Фотография на обложке: karamzin.lit-info.ru/images/text-gr-2331/2331−701.jpg